— Да, ваше сиятельство, — сказал Гладышев, уважительно поклонился и направился к выходу. Мы тоже встали, коротким кивком поклонились и двинулись следом за своим шефом.

Мы расселись по креслам, стоявшим вдоль стены в приёмной. Секретарю кто-то позвонил, и он вышел, извинившись перед нами, что должен отлучиться.

— Странно как-то всё это, — задумчиво произнёс Гладышев, когда мы остались без посторонних. — Почему-то я ожидал восторга и немедленного одобрения для начала учебного процесса, возможно даже ещё каких-нибудь предложений, возможно даже финансовой поддержки для развития проекта в масштабах города, а они какие-то насупленные сидят.

— Кажется я знаю причину, — хмыкнул я.

— И какая же? — удивился Вячеслав Петрович.

Я ему вкратце изложил свою теорию о том, почему это не преподают в институтах. Он заметно помрачнел и задумался.

— Скорее всего вы правы, Александр Фёдорович, — вздохнул он. — Если они такого мнения придерживаются, то всё очень печально.

— Это лишь предположения, — попытался я немного успокоить его и себя. — Хочется верить, что я не прав. Скоро мы все узнаем, осталось лишь немного подождать.

Минут двадцать мы сидели молча, каждый в своих мыслях. Стажёр как-то особенно грустно смотрел в окно, словно видел это небо в последний раз. Олейников пару раз тяжко вздохнул и, взяв в руки телефон, полез прокручивать новостные ленты, чтобы отвлечься. Но больше всех переживал и волновался я, изо всех сил стараясь делать спокойный скучающий вид. Хорошо помогало мне в этом разглядывание картины, висящей на стене напротив. По стилю и цветовой гамме похоже на работы французских художников семнадцатого века. Я подобные видел в своё время в Эрмитаже, огромные размеры и высочайшая детализация каждого крохотного элемента. Очень занимательно, можно долго залипать.

Наконец нас пригласили обратно в кабинет. Мы сели на свои места и ждали вердикта. Довольных лиц среди членов коллегии я не увидел, просто мировая тоска в глазах, словно только что близкого родственника похоронили.

— Александр Фёдорович, — начал главный лекарь губернии, — мы заинтересовались вашей методой. Однако странно, что никто из нас не слышал ранее, что возможно настолько экономить свою силу без ущерба для лечебного процесса. Если этот метод реально существует, то его должны были преподавать во всех институтах в обязательном порядке в перечне базовых дисциплин. А если этого нет, тогда возникает вопрос — в чём подвох? Нет ли вероятности, что этот метод в итоге оказывает вред здоровью лекаря или пациента? Вам такое не приходило в голову?

— Прошу прощения, Георгий Павлович, — взял на себя слово Гладышев. — Я уже неоднократно видел результаты лечения таким способом и, что самое удивительное, стажёр Барышкин, который его только начал осваивать, впервые смог заживить рану без наложения швов, чистой магией. Если вы не уверены в безопасности данного метода, предлагаю провести клинические испытания в стенах нашего учреждения под мою личную ответственность. Все наши лекари готовы приступить к обучению и внедрению этой методики в ежедневную практику. Я напишу вам депешу с упоминанием того, что это моя инициатива и моя личная ответственность, а все, кто согласится на обучение и обкатку нового навыка, напишут своё согласие.

— Бог вам в помощь, Вячеслав Петрович, — сказал на прощание главный лекарь и закрыл лежащую перед ним красную папку. — Всего доброго. А депешу жду от вас завтра утром с курьером.

— Да, ваше сиятельство, — кивнул Гладышев, мы встали и направились к выходу.

Когда мы уже вышли на улицу, Вячеслав Петрович нарушил общее молчание.

— Ну что я могу сказать, коллегия отнеслась с недоверием и я их в принципе понимаю, — он остановился недалеко от машины и подождал, пока мы все стянемся в кучку. — Лично я за внедрение этого метода и мы получили разрешение на испытания в нашей клинике. Так что в этом плане можно сказать мы получили то, что хотели. Пусть себе наблюдают, сколько хотят, а дальше будет видно. Мне кажется, Александр Фёдорович, что пройдёт не так много времени, как они сами будут вас упрашивать провести обучение лекарей остальных клиник. А потом ещё и со всей губернии подтянут. Так что с понедельника мы начнём проводить семинары, а пока к вам будем присылать на стажировку самых слабых лекарей, они больше всех нуждаются в вашей помощи.

— Не переживайте, Вячеслав Петрович, — улыбнулся я. Сегодня так и не затронули тему, кто я такой и откуда взялся, поэтому я выдохнул с облегчением и расслабился. — Всё будет хорошо, вот увидите.

Утро нового рабочего дня было ясным, светило солнышко, щебетали синички, разхватывая из кормушек семечки, горожане выползли из своих уютных домов на улицу и наслаждались последними внезапно нагрянувшими теплыми деньками. Прогноз погоды обещал вскоре затяжные дожди, потом заморозки и первый снег.

Я в бодром расположении духа вошёл в клинику, с улыбкой отвечал на приветствия коллег, даже тех, кого я ещё не знал. Олейников был прав, слухи обо мне расползлись очень быстро, и теперь каждый сотрудник клиники знал обо мне больше, чем я о них вместе взятых. Хорошо, что в этих слухах была только положительная информация, что является крайней редкостью, а подтверждали это приветливые лица, которые я встречал, куда бы не кинул взгляд. Минута славы, можно сказать. Не торопитесь, господа, вот я скоро переверну ваше представление о лекарском деле с ног на голову, тогда и будете в воздух чепчики бросать.

Лена, как и обычно, уже находилась на рабочем месте, кабинет приведён в идеально чистое состояние и полную боевую готовность.

— Доброе утро, Леночка! — приветствовал я её в том же стиле, как обычно это делал Виктор Сергеевич.

— Доброе утро, Александр Фёдорович, — расцвела она в улыбке. Всегда приятно поднять настроение хорошему человеку, а именно к такой категории я её и относил. По крайней мере работник отличный вне всяких сомнений. — Начинаем?

— Да, зовите первого.

Новый стажёр пришёл, как вчера Барышкин, ровно в полдевятого. Знакомство с ним я начал с испытания его способностей, которые и были чуть лучше, чем у Барышникова, но не сильно. Рана начинала заживать, но до полного излечения дело не дошло, а парень чуть не упал в обморок. Сказал Лене, чтобы держала под рукой аммиачную воду, чтобы не дать старающимся показать свои возможности по максимуму молодым людям.

Бумага и карандаш мне сегодня не понадобились. К объяснению сути процесса я подготовил схемы и рисунки вчера вечером дома. Так что я просто перебирал листы писчей бумаги с рисунками, как слайды и тыкал пальцем в картинки. Когда в глазах стажёра появилось понимание, мы перешли к практическому испытанию навыка, точнее к попытке его осуществления. И как назло шли пациенты с больными суставами, спинами, шеями и всё в таком духе. Первый подранок появился ближе к одиннадцати, и я торжественно указал стажёру рукой на пациента, призывая к действию.

— Прошу! — сказал я. Его имени я не запомнил и даже не пытался, скоро они будут передо мной мельтешить один за другим, любая голова лопнет. Разве что в блокнот записывать, но я не вижу надобности. Кого надо, того запомню.

Небольшая рана на правой голени была несложной задачей, я бы с этим справился на раз, а стажёру естественно пришлось попотеть. Вот и посмотрим сейчас, что он там понял. В прошлый раз он пытался лечить рану чуть меньше этой и в его глазах я увидел страх и неуверенность. Не понял, это он меня что ли боится? Ещё чего не хватало!

— Да не переживайте вы так! — подбодрил я, улыбнулся и хлопнул его по плечу. Нет ничего лучше, чем слова поддержки в самый нужный момент. — Всё будет хорошо, у вас всё получится!

Парень вздохнул и приложил ладонь к ране, потом закрыл глаза и сосредоточился. Я терпеливо ждал, понимая, что за такое же короткое время, как и я, он не справится. Прошло больше пяти минут, юный лекарь взмок и побледнел. Я кивнул Лене, и она поднесла к его носу флакон с аммиачной водой. Парень резко вдохнул, закашлялся и отпрянул от пациента, широко раскрыв глаза от неожиданности.